Реальная история, рассказанная студентом-геологом.
В очередной раз, прерывая разговоры вокруг костра, Горе ни к селу, ни к городу вдруг обратился к присутствующим с неожиданным вопросом:
– А вы знаете, что сказал великий английский поэт Байрон про армянский язык?
– Нет, не знаем. И что он сказал?
– Он сказал, что армянский язык – божественный! Это единственный язык, на котором следует говорить с Богом!
– Да ладно! – удивились студенты – Наверно, потому, что красиво звучит?
– Вот именно! Именно поэтому! – радостно воскликнул Горе – ни один язык на земле не может сравнится с армянским по красоте звучания!
Он даже на секунду не подумал о том, что этими словами продемонстрировал презрительное отношение к родному языку своих товарищей. Но студенты отыгрались очень быстро, причем не сказав ничего в адрес родной речи Гарегина. Просто кто-то задал вопрос, оказавшийся роковым:
– Ну, допусти, захотим мы поговорить с Богом – и как нам сказать ему по-армянски: «хвала всевышнему создателю»?
Горе задумался на секунду и произнес:
– Шнурхакалутюн астцун стегхтцох!
Студенты, ожидавшие услышать нечто, напоминающее пение ангелов, не веря своим ушам, переспросили:
– Как-как? А ну, повтори!
Думая, что ему удалось поразить однокурсников «красотой» звучания армянской речи, Горе торжественно и с расстановкой повторил:
– Шнурхакалутюн астцун стегхтцох!
Раздался такой громкий и дружный хохот, что даже пламя костра дрогнуло, рассыпая искры.
Эта неподдельная, простодушная реакция студентов, услышавших странные звуки, которыми, якобы, следует приветствовать Бога, так поразила и обидела Гарегина, что, начиная с того вечера, он не только перестал упоминать «божественную красоту» своего языка, но вообще прекратил свои назойливые попытки переводить разговоры на обсуждение каких-либо армянских тем.
Саша.
армянский историк, лингвист Григорий Капанцян («Хайаса - колыбель армян», Ереван, 1947), который писал: «Мои наблюдения показывают, что (древнеармянский) язык, зародившийся в тот период носил в себе элементы хеттского, тюркского, урартийского, грузинского и хурритского языков. Тот язык являлся своеобразным фундаментом для употребляемого ныне ашхарабара (нового армянского языка)».
ОтветитьУдалитьЭтот отрывок думаю про армянский язык:
(«Имя Розы» Умберто Эко)
Сальватор говорил на всех языках и ни на одном. Вернее, он составил из обломков чужих наречий свой собственный язык, использовав множество других, с которыми соприкасался во время странствий. Мне даже пришло в голову, что в употреблении Сальватора до нашего века сохранился единственный образчик — нет, не того адамического языка, (Адам дили)на котором говорило блаженное человечество с начала сотворения мира до постройки Вавилонской башни, и не какого-либо из языков, появившихся после рокового их разделения, а именно ужасного вавилонского языка первого часа господней казни, языка первоначального смятения. С другой стороны, лепетанье Сальватора даже и языком-то в полной мере назвать бы я не мог, так как в каждом человеческою языке наличествуют правила, и каждое речение обозначат ad placitum [19] некую вещь, …Сальватор говорил все же на языке, хотя и не на одном, а сразу на всех языках, и на всех — без законов и правил, черпая слова откуда придется. Как я заметил впоследствии, он мог именовать одну и ту же вещь сначала по-латыни, потом по-провансальски, и еще я заметил, что вместо того, чтобы составлять собственные фразы, он заимствовал откуда попадется готовые куски, disjecta membra [20] готовых фраз, некогда услышанных им, и подбирал их применительно к случаю и к предмету, на который направлялась речь. Так, о кушаньях он умел говорить только теми словами, которыми пользовались жители краев, где он это кушанье ел; выражать радость он был способен только припоминая речи радующихся людей, с которыми некогда радовался совместно. Его наречие было точно как его лицо, слагаемое множества обломков, частичек чужих лиц; или еще подобное видывал я в собраниях нетленных тел угодников (да не накажется, милостивый Боже, мне magnis componere parva [21] , или даже с божественным сопоставление бесовидного!), где святыни складывались, бывало, из частичек иных нетленных святынь. В ту минуту, когда я увидел его впервые, Сальватор представился мне и обличием, и привычкою разговора в виде некоего чудовища, соприродного тем волосатым и душераздирающим, скрестившимся, которых видел я на портале
Если Господь Бог создал нас с вами, включая того же Байрона, Ему не нужен посредник, Он поймёт каждого. А вот поможет ли Бог излечить восполённые мозги некоторых больных, вот это остаётся под вопросом...
ОтветитьУдалить