Армянский католикос на перекрестке внутренней и внешней политики Российской империи

Статья видного американского историка-русиста Пола Верта «Глава церкви, подданный императора: Армянский католикос на перекрестке внутренней и внешней политики империи, 1828-1914 гг.» опубликована в сборнике статей «Конфессия, Империя, Нация», вышедшем в 2012 году в Москве.

Статья посвящена причине усиления армянской церкви после присоединения Южного Кавказа к Российской империи в начале 19 века. После ознакомления со статьей становится ясна причина «Положения» об армянской церки, которое было подписано императором Николаем I 11 марта 1836 года. В соответствии с Положением Албанский католикосат был упразднен, а на его месте образовано две епархии (Шуша и Шемаха) в юрисдикции григорианского католикосата.

_______________________________

Глава церкви, подданный императора: Армянский католикос на перекрестке внутренней и внешней политики империи, 1828-1914 гг.

В истории редко случалось, чтобы географические границы рели­гиозных сообществ совпадали с границами государств. Поэтому для отправления религиозных обрядов верующим часто приходи­лось пересекать государственные границы, а правительствам — разбираться со связанными с этим затруднениями и стараться ис­пользовать выгоды, вытекающие из международного аспекта раз­личных религиозных традиций.

Многоконфессиональный харак­тер Российского государства делал подобные заботы особенно значимыми — факт, который историки начинают по-настоящему осознавать только сейчас. Паломничество в Ургу, Мекку, Иерусалим или Рим предполагало пересечение верующими границ империи, в результате чего возникали проблемы пограничного контроля, кон­сульского обслуживания и контактов российских подданных с иностранцами. Заполнение пастырских вакансий в России иног­да требовало от религиозных сообществ поиска кандидатов за рубежом, что выдвигало на передний план проблемы подданства, знания русского языка и политической благонадежности.

Вхожде­ние католиков в состав Российской империи заставило Санкт-Пе­тербург вступить в сложные отношения с папским престолом, в то время как присутствие православных христиан на Балканах и в Палестине предоставило России возможность оказывать давление на Османское правительство. В целом, религиозные вопросы иногда глубоко втягивали Россию в дела иностранных государств».

В настоящей статье международный аспект российских конфессиональных проблем исследуется на примере духовного главы армянской церкви — Верховного Патриарха-Католикоса всех армян.

Присоединение Восточной Армении в 1828 году пе­реместило престол католикоса — монастырь Эчмиадзин — в пре­делы России, а самого патриарха превратило в подданного рос­сийского императора. Поскольку католикос имел исторические основания претендовать на духовную власть над всеми привержен­цами Армянской апостольской (Григорианской) церкви, где бы они ни проживали, имперское правительство получало беспреце­дентный инструмент воздействия на армянские общины Персии и Турции. В течение XIX столетия оно прилагало большие усилия для поддержания и повышения престижа католикоса в целях рас­ширения российского влияния за южными границами.

При этом четкое определение прав и статуса католикоса оказалось делом весьма сложным и политически заряженным. Ка­толикос должен был пользоваться духовным авторитетом у веру­ющих за границей и одновременно выполнять административ­ные требования в России, соответственно, его власть должна была быть ограниченной и в то же время безграничной. На практике повышение престижа католикоса среди зарубежных армян застав­ляло имперское правительство идти на значительные уступки в отношении управления духовными делами григорианского ис­поведания на своей территории.

Правительственные усилия в на­правлении подчинения зарубежных армян Эчмиадзину оборотной стороной имели усложнение армянского религиозного вопроса внутри России. К концу XIX века имперские чиновники уже силь­но сомневались в мудрости принесения в жертву внутригосудар­ственных интересов ради влияния католикоса за границей. Но все же они не были готовы окончательно проститься с представлени­ем о том, что решительная поддержка русским правительством Эчмиадзина выгодна с внешнеполитической точки зрения. После 1905 года правительство уже не сомневалось в необходимости ре­формы армянских церковных дел, однако оставались сомнения в том, насколько эти реформы перевесят возможный вред, нанесенный престижу России в глазах зарубежных армян.

Попытки российских властей манипулировать католикосом и армянской церковью заметно осложнялись и тем, что основой группового единства армян служили две близкие, но все же отлича­ющиеся друг от друга концепции. Одна из них воплощалась в Апос­тольской церкви, являвшейся, пожалуй, самым ярким примером национальной церкви, поскольку к ней принадлежали исключи­тельно армяне и только немногие представители этого народа находились вне ее лона.

Глава церкви считался католикосом «всех армян» с XI-XII веков, и в этом смысле церковь и нация были тож­дественны. С другой стороны, формировалось представление об армянской нации как о группе, независимой от принадлежности к той или иной церкви. Задолго до XIX века были известны армя­не-католики, и с ростом влияния западных держав в том же XIX ве­ке — сначала в Османской империи, а к середине века также и в Рос­сии некоторые армяне стали переходить в протестантизм. Заявившие о себе во второй половине века армянские революци­онеры, даже если они не полностью отказывались от церкви как символа единства народа, все равно усложняли соотношение меж­ду вероисповеданием и национальностью. Как свидетельствуют исследования последних лет, подобные осложнения были харак­терны не только для коллективного самосознания армян. Но для российских имперских властей, признававших и даже продвигав­ших идею вселенского значения католикоса, эта проблема должна была иметь особую важность.

Присоединение и возвышение Эчмиадзина

Хотя на протяжении длительного времени Эчмиадзинский престол признавался религиозным центром всех армян, пределы его действительной духовной власти варьировались, будучи обуслов­ленными конкретной политической ситуацией и возникновени­ем новых духовных центров.

Согласно преданиям, Эчмиадзин был основан в начале IV века Григорием Просветителем, получившим будто бы указание от самого Христа о том, где следовало построить храм. Сказать с уверенностью, когда именно епископы Эчмиадзи­на присвоили себе титул «католикос» и как именно понималась его власть, сложно. Но само это звание этимологически отражает все­ленские претензии. Католикос имел исключительное право освя­щать миро для таинства миропомазания, он один мог рукополо­жить епископов всех армянских епархий. Имеются конкретные указания на то, что армяне действительно признавали Эчмиад­зин местопребыванием верховного патриарха всех представителей этого народа. Так, например, армянские общины в Индии обрати­лись к Эчмиадзину в 1839 году с заявлением о том, что «все вообще армяне под какою бы державою ни состояли, как единоверцы и единаго разумения, (составляют. — П.В.) собою в моральном от­ношении одно тело под единым верховным духовным Главою».

Однако в Средневековье в контексте рассеяния армянско­го народа возникли и другие престолы с религиозными лидера­ми, носившими высокое духовное звание. Сам Эчмиадзинский католикос в свое время вынужден был покинуть свое местопребы­вание и после долгих странствований в XII веке оказался в Сисе, сто­лице Киликии. После падения этого армянского царства (1375 год) духовные лица Восточной Армении в 1441 году снова избрали ка­толикоса для восстановленного престола в Эчмиадзине. Но сисские католикосы от своего статуса не отказывались, и с того времени имелись по крайней мере два лица, носивших титул «католикос» и находившихся в сложных отношениях друг с другом. Между тем в Ахтамаре (в XII веке) и Ганзасаре (видимо, в самом конце XIV века) появились региональные «католикосы», а в Иерусалиме (в 1311 году) и Константинополе (в 1461 году) — патриархи армянской церкви. В каждом случае это были местные епископы, вынужденные пре­тендовать на духовную самостоятельность в силу невозможности поддерживать контакт с каким-либо центральным престолом.

Вви­ду размеров Османской империи и роста армянского населения в ее столице константинопольский патриарх стал особенно важной фи­гурой в местной церкви, хотя формально он, как и иерусалимский патриарх, оставался подчиненным Эчмиадзину. На практике же константинопольский патриарх, особенно в XVIII веке, проявлял достаточную независимость и действовал как глава церкви в Осман­ской империи. Во всяком случае. Османское правительство при­знало его единственным главой всего армянского миллета (общи­ны) империи и даровало ему исключительную административную и судебную власть. Одним словом, представление о духовном един­стве армян и безусловном первенстве Эчмиадзина присутствовало в армянском коллективном сознании, но не являлось безусловной исторической реальностью в момент появления России на армян­ской сцене к концу XVIII века.

В то же время со второй половины XVIII века складыва­ются предпосылки для восстановления авторитета Эчмиадзина. Католикос Симеон (Ереванци) создал там семинарию, провел опись недвижимости Эчмиадзина и подчинил себе поместных ганзарских католикосов (в Персии)'». Именно к этому времени, то есть к 1760-м годам, относятся первые контакты Эчмиадзина с Россией:

Екатерина II выполнила просьбу Симеона о подчинении астраханских (то есть российских) армян ему, а не ганзарскому католикосу. Завоевание Восточной Армении Россией имело очень важное значение для осуществления растущих претензий Эчмиадзина. Впервые после монгольского нашествия 1220 года Эчмиадзин оказался в стране, управляемой христианским монархом, между тем как другие патриархи и католикосы оставались подданными исламской империи. Следует подчеркнуть, что возрождение Эчмиадзина было тесно связано с русской императорской властью».

Четко осознав значение Эчмиадзина для армян, Петербург стал вмешиваться в выборы католикоса уже в конце XVIII века». Тогда Эчмиадзин еще находился в Персии, но в выборах католикоса также был заинтересован турецкий султан, имевший под своей властью многочисленное армянское население. Обычно эчмиадзинская община и представители персидско-армянской общины избирали одного или нескольких кандидатов на вакантный престол. Затем константинопольская община от имени турецких армян выбирала одного из предложенных кандидатов, которому султан вручал берат, признавая его духовную власть над армянами Османской империи. В силу влияния Порты и константинопольской общины, а также ослабления Персии католикосом обычно становился турецкий подданный, а часто и сам константинопольский патриарх.

Вначале главная забота России состояла в упрочении своего влияния на процесс избрания и утверждения католикоса и по возможности в проведении на престол российских подданных. В 1800 году Петербургу удалось добиться избрания католикосом армянского архиепископа в России, Иосифа Аргутинского, активного участника российской военной кампании против Персии в 1796 году. Иосиф умер по дороге в Эчмиадзин, и поэтому не смог занять престол. Однако Россия приобрела для себя право участвовать в выборах и, как казалось Петербургу, даже утверждать католикоса в его сане. Россия попыталась воспользоваться этой привилегией сразу же после смерти Иосифа, когда развернулась борьба между двумя новыми претендентами на патриарший престол. В1807 году его занял ставленник Петербурга Даниил, а в 1809 году российский император уже не только утверждал нового католико­са (Ефрема), но и заставил его приехать в Петербург для личного свидания». На следующие полвека России удалось монополизиро­вать престол для своих подданных, а аннексия Восточной Армении в 1828 году лишь упрочила влияние Петербурга в Эчмиадзине.

Однако этот успех был достигнут ценой снижения автори­тета католикоса за границей. Поскольку на патриаршем престоле находился подданный государства, враждебно настроенного к Тур­ции и Персии, армяне этих стран опасались слишком открыто признавать свою духовную подчиненность Эчмиадзину. К тому же, войны России с Турцией и Персией в 1826-1829 годах нарушили связи между Эчмиадзином и армянами к югу и западу от него. Ту­рецкие армяне оказались отчуждены еще больше в 1831 году, ког­да клубок сложных обстоятельств вынудил Россию организовать выборы нового католикоса Иоаннеса (Карпеци) без их участия и с нарушением еще нескольких установленных порядков». Вмес­те с тем константинопольский патриарх пытался сохранить свою уже приобретенную самостоятельность, а сисский католикос вре­менами был готов принять под свое духовное покровительство тех, кто больше не желал признавать Эчмиадзин. Таким образом, из-за прерванных отношений с Эчмиадзином и соперничавших с ним ду­ховных учреждений восстановление авторитета католикоса требо­вало от России значительных усилий.

Интронизация в 1831 году католикоса Иоаннеса была об­ставлена российским правительством с особой торжественностью. В церемониальных речах униженность армянской церкви при персидских ханах противопоставлялась ее вновь приобретенной свободе под русским патронажем. Для того чтобы «придать сему празднеству более пышности и блеска», местные власти достави­ли в Эчмиадзин батальон пехоты и артиллерию, чтобы ритуальное помазание нового католикоса сопровождалось не только пением хора и звоном церковных колоколов, но и громкими выкриками «Да здравствует патриарх!», оружейным салютом и сто одним выстрелом из пушек. Официальное сообщение гласило: «Все это, многократно повторенное эхом церковных сводов, придало сей минуте нечто столь торжественное, столь величественное, что трудно словами выразить». Вечером торжества завершились обильным ужином и фейерверком. Таким образом, заключил В.Г. Вартанян, «правительство хотело показать всем армянам, осо­бенно зарубежным, как высоко в России чтут главу Церкви». В 1837 году Николай I посетил Эчмиадзин, подтверждая своим ви­зитом имперское покровительство.

В то же время такие проявления покровительства были не­достаточны для того, чтобы гарантировать подчинение констан­тинопольской общины. То ли из страха возбудить подозрения Порты, то ли из желания сберечь собственную власть армянские патриархи Константинополя и Иерусалима сопротивлялись пла­нам Иоаннеса послать в Османскую столицу делегацию с официаль­ным документом, провозглашавшим его избрание католикосом. В ответ на это Иоаннес запросил помощь российского правитель­ства в получении соглашения турецких армян на ряд требований, включавших помещение в Константинополе постоянного нунция. Российский посол семь лет вел переговоры от лица Эчмиадзина и наконец в 1838 году добился компромисса, включавшего призна­ние первенства Эчмиадзина, но не помещение в Османской сто­лице нунция».

Санкт-Петербург понимал, что авторитет католикоса за границей зависел от участия в его выборах иностранных армян. Некоторые чиновники относились к этому настороженно, но ми­нистр внутренних дел Д.Н. Блудов признавал, что устранение от выборов зарубежных армян нарушит установившуюся историче­скую традицию. Поэтому их исключение в 1831 году в силу обсто­ятельств воспринималось им как вынужденное, а новый порядок замещения престола должен был обязательно допускать участие зарубежных армян. Более того, правительство, настаивая в 1831 го­ду на избрании католикосом российского подданного, подчерки­вало, что в будущем оно «отнюдь не намерено устранить достой­нейших армянских святителей, обитающих в Турции, от занятия Эчмиадзинского престола, если выбор падает на кого-либо из них»».

Временная система, принятая в 1831 году, действительно была заменена в 1836 году, когда правительство опубликовало «Положение для Армяно-Григорианского исповедания», позво­лявшее более значительное иностранное участие в выборах. Со­гласно этому Положению, все армянские епархии как в России, так и за ее пределами имели право послать в Эчмиадзин двух кандида­тов, которые вместе с местными монахами и членами Синода должны избрать двух кандидатов на пост католикоса. Затем рос­сийский император выбирал и утверждал бы одного из них. Ино­странные граждане имели право баллотироваться, но занятие ими престола обусловливалось принятием российского подданства. Стоит подчеркнуть, что число иностранных епархий далеко пре­восходило число российских, предоставляя иностранным поддан­ным солидное влияние на ход выборов, во всяком случае фор­мально. Находя, «что неизлишне было бы обратить внимание Армянского Патриарха в Константинополе на важность прав, пре­доставленных у нас заграничным армянам Положением об управ­лении делами церкви Армяно-Грегорианской», российское пра­вительство устроило доставку Положения в армянском переводе в Османскую столицу через свою миссию.

Баланс внутренних и внешних интересов

В то время как Положение 1836 года явилось важным для прести­жа католикоса за границей, его также нужно рассматривать в све­те внутренних административных требований Российской импе­рии. Пользуясь опытом более ранних законов, регулировавших православие и католицизм, государство с целью более четкого оп­ределения иерархической структуры различных конфессий, а так­же прав и обязанностей их приверженцев выработало уставы для мусульман Крыма (1831), протестантов (1832), евреев (1835) и ка­раимов (1837). Придавая определенную законную силу нормам каждой религии, государство в то же время подчиняло их кано­нические установления собственным требованиям и интересам. Иерархии различных конфессий превратились теперь в государ­ственные институты, а их члены — в государственных служащих.

В этом отношении Положение 1836 года было вполне ти­пичным. В значительной степени оно придало армянской церкви институциональные формы, использовавшиеся в регулировании православия. Должность католикоса, правда, была сохранена, в то время как православного патриарха в 1721 году заменили Святей­шим Синодом, но во многих других отношениях институционально армянская церковь стала более походить на православную. Да­ровав достаточно значительную власть Синоду, созданному в 1807 году, Положение установило коллегиальный принцип как ограничитель власти католикоса. Некоторые решения, раньше на­ходившиеся в ведении самого католикоса (например, назначение епархиальных епископов), теперь нуждались в утверждении им­ператора. Положение также создало должность прокурора для наб­людения за управлением церковью, а на уровне епархий ввело кон­систории и духовные правления. В целом можно констатировать, что Положение, хотя и основывалось на установлениях армянской церкви, в то же время в существенных вопросах уклонялось от ее церковных канонов и традиций.

Теоретически Положение 1836 года установило баланс между внешними и внутренними требованиями Российской импе­рии в отношении армянской церкви. На практике же правитель­ству зачастую приходилось выбирать между двумя необходимостями, так как подчинение формальным требованиям государства имело тенденцию ослаблять престиж католикоса за рубежом. Пе­ред правительством встал вопрос о том, сколько «произвола» оно было готово терпеть со стороны католикоса в обмен на перспекти­вы большего влияния на зарубежных армян. С этим вопросом был тесно связан вопрос о подданстве католикоса: подданный какой страны — России или Турции — мог обеспечить более устойчи­вый баланс между логикой внешнего влияния и внутреннего конт­роля. К середине XIX века сопротивление константинопольских армян полному духовному подчинению Эчмиадзину вынудило са­модержавие отдать предпочтение османским кандидатам.

Российским властям пришлось потратить немало времени на восстановление связи с Эчмиадзином и обеспечение полноценного участия турецких армян в выборах католикоса. Многие зарубежные армяне были недовольны Положением 1836 года, которое создава­лось без их участия и, с их точки зрения, чрезмерно ограничивало власть католикоса за счет, прежде всего, вверения слишком больших полномочий Синоду. В 1843 году в ходе первых выборов после пуб­ликации Положения российское правительство продемонстриро­вало свою заинтересованность в участии зарубежных армян вплоть до готовности утвердить на престоле хорошо расположенного к России турецкого подданного.

Константинопольские армяне решили вместо делегации послать официальный документ со сво­им волеизъявлением. Армяне, находившиеся под властью Иеруса­лимского патриарха, последовали их примеру. В конце концов письменные волеизъявления прибыли также из Индии и Персии, а представитель Константинопольского патриарха оказался един­ственным иностранным подданным, лично присутствовавшим в Эчмиадзине. Тем не менее этот представитель имел полномо­чия говорить и голосовать за всех многочисленных турецких деле­гатов — таким образом иностранное участие в выборах состоялось. Похоже, что победивший кандидат Нерсес пользовался поддерж­кой турецких армян.

В фигуре католикоса Нерсеса (Аштаракеци), пожалуй, наи­более ярко воплотилась дилемма имперской власти — примире­ние внутригосударственной и внешнеполитической логики.

С од­ной стороны, Нерсес был опытным и, как считалось, эффективным администратором. Он основал в Тифлисе академию и в 1830 году стал первым архиепископом в новой российской епархии. Кавказ­ский наместник Михаил Воронцов писал, что назначение Нерсе­са католикосом «имело самое полезное влияние на устройство Ар­мянской церкви и приведение дел ея в порядок».

Влияние Нерсеса за границей было еще более значительным. Несколько преувели­чивая и явно стремясь оправдать его выборы в 1843 году офи­циальное сообщение провозглашало, что «едва разнеслась весть о избрании главы Армянской Церкви, как имя Нерсеса раздалось из всех уст, повсюду: от берегов Ганга до берегов Невы, от Карпат до Иммауса». МВД приписывало Нерсесу заслугу подчинения Константинопольского патриарха и повышения иностранных по­жертвований в пользу монастыря. Частично благодаря его уси­лиям в 1844 году Порта разрешила прямые сношения турецких ар­мян с Эчмиадзином. Армянское общество Константинополя согласилось признать Нерсеса и накануне Крымской войны даже выразило готовность иметь постоянного нунция Эчмиадзина в своем городе.

С другой стороны, многие считали Нерсеса властолюбцем, нерасположенным уважать Положение 1836 года. Начальник Кав­казской администрации князь Паскевич видел в Нерсесе корысто­любивого интригана. С присоединением Восточной Армении в 1828 году он удалил его с Кавказа во внутреннюю Россию, назначив (в 1830 году) начальником новой армянской епархии в Бессарабии, хотя это удаление, кажется, не лишило Нерсеса влияния на эчмиадзинские дела. Став католикосом в 1843 году, Нерсес решительно сопротивлялся ограничениям, прописанным в Положении, противоречившим, как ему казалось, достоинству и историческим привилегиям католикоса.

Отвергая какие-либо канонические основания за Синодом, он свел его значение почти к нулю и не заполнял образовывавшиеся в нем вакансии. Он также отказался назначать новых епископов, оставляя их места вакантными, управляя через своих наперсников и полностью распоряжаясь их доходами. Архиепископ Нахичеванский горько жаловался в Санкт-Петербург на то, что католикос, рассматривая все «с точки зрения азиатского самовластия», совершенно не считался с Положением: «неповиновение Патриарха законам есть источник всех беспорядков и бедствий, как в моей Епархии, так и в Армянском Духовенстве в России вообще». Поддерживая мнение архиепископа, МВД согласилось, что «неограниченное самовластие Патриарха Нерсеса проявляется во всех его действиях». С этой точки зрения государство приобрело католикоса, пользовавшегося уважением за границей, но плохо управляемого «дома». Иными словами, Нерсес, как впоследствии и его преемники, понимал должность и предназначение католикоса иначе, нежели самодержавие, считавшее его государственным служащим, ограниченным законом и коллегиальной формой управления». Показательно, что Нерсес умер с пером в руке, над недописанным отношением на имя министра внутренних дел, в котором речь шла о защите прав католикоса.

Однако, несмотря на все эти трудности внутригосударственного характера, международная ситуация выдвинула на передний план внешнеполитический аспект. В результате Крымской войны к моменту смерти Нерсеса в 1857 году связи между Константинополем и Эчмиадзином вновь оказались прерваны, а Порта с еще большим подозрением относилась к русскому вмешательству. Более того, западные державы, пользовавшиеся значительным влиянием на Османскую империю, все активнее стремились вовлечь ее армянское население в сферу своего воздействия отчасти для того, чтобы заблокировать распространение России на юг.

Западные миссионеры начали появляться даже на восточных окраинах Анатолии и в Персии, обращая армян в католицизм и протестантизм. В 1874 году российский посол Н.П. Игнатьев описывал, как в 1850-1860-е годы под руководством Франции и Британии протестанты и католики делали все возможное для то­го, чтобы распространить в армянском населении недовольство Положением 1836 года, подорвать его связи с Эчмиадзином и ду­ховно подчинить его Сису, находившемуся в Турции. В 1857 го­ду наместник А.И. Барятинский писал: «или Армяне (Турецкие) бросятся в наши объятия, или обратят свои желания и симпатии к какой-нибудь другой державе».

В этих условиях имперские чиновники видели больше пре­имуществ в наличии на патриаршем престоле османского поддан­ного, способного удовлетворить константинопольских армян. Когда это сообщество поддержало Матеоса (Чухаджяна), преды­дущего Константинопольского патриарха, Санкт-Петербург не стал препятствовать константинопольской общине, а она воспользова­лась своим перевесом — 90 из иб голосов — в избирательном со­брании в Эчмиадзине.

Даже несмотря на отрицательные оценки Матеоса, полученные из российского посольства в Константинополе, император его утвердил в звании католикоса. Таким обра­зом, в 1858 году, впервые за пятьдесят лет, католикосом стал осман­ский подданный. Описывая реакцию властей, армянской общины и разных делегаций в Тифлисе, куда Матеос прибыл после избра­ния, директор канцелярии кавказского наместника писал: «Вооб­ще его избрание рассматривают как торжество нашей политики на Востоке… Есть лица, утверждающие, что настоящее избрание со­ставляет для России широкую победу, стоящую по своему значе­нию, быть может, выше всего, что она приобрела оружием».

С точки зрения внутригосударственной, однако, правление Матеоса было еще более «произвольным», чем предыдущее. Как и Нерсес, Матеос отвергал принцип коллегиального управления и назначал епископов без одобрения правительства. Его отноше­ние к Положению 1836 года стало очевидным, когда он предложил новые правила, направленные на обеспечение католикосу незави­симости от светской власти, уничтожение Синода в пользу сугубо консультативного совета. Монахи Эчмиадзина также жаловались на нарушения Матеосом церковных правил, продолжал католикос и борьбу с епископом Нахичеванским. При нем противоречие между внутригосударственной и внешнеполитической логикой рассмотрения армянской церкви особенно обострились: влияние Эчмиадзина в Константинополе напрямую зависело от готовности имперского правительства пренебречь своими собственными за­конами и позволить католикосу управлять, полагаясь на истори­ческие установления апостольской церкви.

Между тем ситуация в Османской империи в начале 1860-х годов сделала еще более очевидной необходимость укреп­ления связей между католикосом и зарубежными армянами. Осо­бенно щекотливой эта задача выглядела теперь применительно к константинопольской общине, к 1863 году добившейся (на осно­ве реформаторского декрета хатти-и хумаюн от 1856 года) утверж­дения новой «конституции» (Сахманатрутьюн), регулировавшей ее самоуправление.

Российское правительство было настолько оза­бочено последствиями обретения турецкими армянами нового ста­туса и их возможной переориентацией на сисского католикоса, что даже серьезно обсуждало возможность пересмотра Положения 1836 года с участием армян — иностранных подданных и согласо­вания его с канонами армянской церкви.

Посол Игнатьев взывал из Константинополя: «теперь, когда вековое верование армянско­го народа в защиту и покровительство России начинает колебать­ся… — теперь, более чем когда-либо, становится необходимым устранить всякие причины, могущия охлаждать к нам доверие на­родностей, которых покровительство было, в продолжение столь­ких веков, нашим политическим символом на Востоке». Соответ­ственно, после смерти Матеоса в 1865 году даже МВД высказалось за желательность турецкого католикоса.

В то же время имперское правительство начало обращать более пристальное внимание на детали участия в выборах армян из Турции, особенно в свете значительных изменений в органи­зации турецкого сообщества. Еще до войны новое поколение армян, получивших образование во Франции, заняло более актив­ную позицию в общественных делах и начало оспаривать пре­имущества традиционной армянской знати (амир) при принятии коллективных решений. В результате получения Сахманатрутьюна от султана «молодые армяне» смогли сломить клерикальный контроль и, следовательно, амирское господство в миллете.

В то время как Сахманатрутьюн консолидировал управление армя­нами всей империи в Константинополе, сами армяне все более европеизировались, а их сознание национализировалось по срав­нению с более традиционным сознанием армянской аристокра­тии.

Терпение и упорство Игнатьева помогли предотвратить от­падение турецких армян от Эчмиадзина, но вслед за этим успехом возникла новая опасность: воспользовавшись большим числом ар­мянских епархий в Османской империи, константинопольское об­щество могло распространить новую идеологию среди российских армян, ценившихся российскими властями за свою аполитичность.

По этой причине российское правительство стало искать возможности увеличить участие в делах общества более прорусски настроенных османских армян, живших вне столицы. Историче­ски сложилось, что съезд османских, армян, на котором обсужда­лась фигура нового католикоса, устраивался в Константинополе. Именно его община удерживала почти полный контроль над этим процессом, и Сахманатрутьюн 1863 года лишь укрепил эту монополию. Один или два представителя, делегировавшиеся турецки­ми армянами в Эчмиадзин, имели право голосовать от лица всех армянских епархий Османской империи. Учитывая, что российский император, желая привлечь турецких армян, опасался отвергать кандидата, получившего большинство голосов, можно констатиро­вать, что выборы католикоса происходили в Константинополе в той же мере, что и в Эчмиадзине, а армяне, проживавшие за пре­делами османской столицы, играли в них в лучшем случае ограниченную роль.

Санкт-Петербург признавал этот факт и высоко ценил способность своего посольства в Константинополе создавать консенсус среди тамошних армян вокруг кандидатуры наиболее желательного кандидата. Так, по словам Игнатьева, в 1866 году «громадных усилий» стоило уничтожить влияние профранцузской партии и достигнуть единодушного избрания предпочитаемого Россией Кеворка, который был позже избран и в Эчмиадзине. Но начиная с 1860-х годов Петербург начал искать возможности сло­мить константинопольскую монополию путем привлечения армян из провинции, учитывая опасности, проистекавшие из усиленного западного влияния на столицу. Например, в 1865 году МИД нашел необходимым, чтобы правительство «гарантировало чрез посоль­ство наше в Константинополе доступ к выборам в Эчмиадзин депу­татов от всех армянских епархий в Турции для того, чтобы таким образом воля народа выражена была не одной Константинополь­скою партией, а большинством нации». Все же только в 1884 году правительство принялось настаивать на этом принципе, объявив, что любой делегат или документ из Константинополя будет воспринят как выражающий волю лишь константинопольской епар­хии, а не всех османских армян.

С выборами в 1866 году Кеворка, бывшего прежде епископом в Турции, предпочтение, отдаваемое Петербургом османским кандидатам, начало вызывать раздражение у российских армян, а особенно у эчмиадзинского духовенства. Решительно недовольные Матеосом, некоторые представители клира были еще более раздражены перспективой очередного турецкого кандидата, тем более что они подвергались давлению со стороны российских чиновников, желавших единогласного избрания Кеворка. «Надменность» Османской делегации только усиливала раздражение. Присутствовавший на выборах представитель МВД заключил, что попытка правительства поддержать единство среди епархий поставила его «в зависимость не совсем приличную от наглых требований Сахманатрутьюна и восстановила против себя самое преданное Правительству духовенство наших армянских епархий, равно как и значительное число светских армян, которые, откровенно говоря, в покровительстве турецкому большинству видят одну только нашу слабость».

Нужно подчеркнуть, что одной из важнейших функций эчмиадзинского духовенства — а в особенности членов Синода — было коллегиальное управление армянскими духовными делами вместе с католикосом. Так ограничивалась власть католикоса, и правительство вряд ли могло позволить себе отчуждение эчмиадзинского духовенства.

Противоборство и реорганизация

Убеждение, что Эчмиадзин мог бы послужить полезным орудием российской внешней политики, никогда полностью не исчезало из видения правительством армянского церковного вопроса. Однако к 1890-м годам Санкт-Петербург пересмотрел свою традиционную политику поддержки власти католикоса и пустился по новому курсу, завершившемуся неудачной попыткой секуляризации имущества армянской церкви в 1903-1905 годах.

Помимо общегосударственной политики русификации, принятой в 1880-е годы, за этой переориентацией стояли два основных фактора. Во-первых, большинство административных проблем, описанных выше, сохранялось и даже обострялось. В то время как католикос боролся за консолидацию власти над зарубежными армянами, управление армянскими церковными делами внутри России становилось, во всяком случае в глазах Петербурга, все более хаотичным и неконтролируемым. Во-вторых, подъем армянского национализма заставил пересмотреть традиционное государственное покровительство Эчмиадзину: вместо инструмента распространения российского влияния за рубежом католикос предстал проводником опасных идей об армянской независимости из Османской империи в Россию. Начиная с 1890-х годов отношения государства и армянской церкви для Петербурга стали включать борьбу с армянским сепаратизмом, которая в конце концов потребовала радикальных мер для очищения армянского духовенства от «политики».

Одним из тех, кто первым публично усомнился в российской политике по отношению к Эчмиадзину, был редактор «Московских ведомостей» Михаил Катков. Он не только критиковал широкую автономию, которой, в отличие от других конфессий, пользовалась армянская церковь, но и заявлял (1866): «Национальная церковь не может не иметь политического характера, а в данном случае нельзя отрицать, что этот политический характер не вполне тождествен с обязанностями русскаго подданства». В этой связи Катков вспомнил о том, что в ходе Крымской войны Нерсес продолжал назначать епископов в турецкие епархии, имел сношения с турками через персидских посредников, а после войны даже угрожал Министерству внутренних дел, намекая, что будет искать покровителя для армян среди западных держав.

Катков заключил, что российские интересы не должны допускать «присутствия в пределах России такого русскаго подданного, который в то же время считает себя какою-то международною силою». На этом основании Катков усомнился даже в желательности нахождения престола католикоса в границах России, утверждая, что это «обоюдоострый меч». С его точки зрения, единственно желательным для католикоса был бы отказ «от всякого политического влияния на свою паству, считая себя представителем не гайканскаго народа, а григорианскаго исповедания и строго ограничиваясь религиозными делами, которых у него немало»'». По Каткову, если Россия хотела искоренить в армянской церкви «политику», она не должна была стремиться к духовному подчинению турецких армян Эчмиадзину».

Даже если взгляды Каткова разделяли далеко не все высшие чиновники, в середине 1860-х годов они не выглядели особенно экстравагантно. Польское восстание 1863 года существенно сместило приоритеты самодержавия в сторону укрепления связей между центром и окраинами, а также помогло окрасить имперскую политику в гораздо более националистические цвета — процесс, в котором сам Катков играл центральную роль.

В 1865 году, на особой конференции, посвященной католикосу, кавказский наместник Барятинский выдвинул тезис о том, что повышение политической значимости Эчмиадзина неизбежно будет содействовать «сепаратизму». Министр внутренних дел Петр Валуев также подчеркнул необходимость избегать всего, что может даже косвенно содействовать развитию стремления российских или зарубежных армян к национальной независимости».

Тем не менее, на протяжении 1870-х годов отношение правительства к католикосу оставалось двойственным. Вновь обращаясь к этому вопросу после русско-турецкой войны 1877-1878 годов, МВД подчеркнуло нежелательность открытой конфронтации с католикосом, заметив, что вместо того, чтобы бороться со стремлением армян к независимости, следовало бы уничтожить причины, порождающие это стремление: «Патриарх не может не сознавать, что правительство не вполне довольно образом его действий. Такое сознание при важности интересов, привязывающих его к России и к Эчмиадзинскому престолу, всегда воздержит его от крайностей, если только он не будет поставлен в безвыходное положение».

Министерство иностранных дел по понятным причинам было еще более снисходительно. Признавая, что Положение 1836 года действительно лишило католикоса некоторых привилегий и что совершенно нереально ожидать от пожилого человека, выросшего в «самовластной» атмосфере Турции, того, что он неожиданно подчинится законам вновь обретенной им страны, министерство заключало: «Мы силою вещей вынуждены делать духовному владыке армян возможные уступки».

Далее: «Россия достаточно сильна, чтобы не опасаться последствий некоторых послаблений по отношению к действиям католикоса: снисходительностью и терпимостью она только может еще более укрепить свой авторитет и свое влияние среди его паствы». Таким образом, подбодренное военной победой над Турцией и усмиряющим эффектом, который она возымела на Кеворка, правительство решило избегать открытой конфронтации.

Однако когда в 1882 году Кеворк умер, маятник вновь качнулся в сторону российского подданного на Эчмиадзинском престоле. Российское посольство в Константинополе посчитало, что утверждение еще одного турецкого кандидата сделает Эчмиадзин «рассадником политических интриг», ээчмиадзинское духовенство, раздраженное последствиями правлений двух предыдущих католикосов, желало избрать архиепископа Нахичевано-Бессарабской епархии Макария, российского подданного.

На фоне этих настроений особое совещание (1883) решило в будущем отдавать предпочтение российским кандидатам. Желание видеть католикосом российского подданного было столь велико, что впервые император утвердил кандидата, получившего меньшее количество голосов на выборах в Эчмиадзине (хотя сомнения по поводу взглядов и благонадежности второго кандидата также играли известную роль). Таким образом, Макарий (Техутци) официально стал католикосом в июле 1885 года, и когда константинопольская община признала его католикосом в ноябре того же года, чиновники внутри- и внешнеполитического ведомств истолковали решение турецких армян как победу российских законов, в частности Положения 1836 года.

Правление Макария позволяет наглядно увидеть практически неразрешимые противоречия российской политики относительно католикоса. Российский подданный был избран на престол в 1885 году в силу желания имперских властей иметь католикоса, который бы безоговорочно подчинялся российским законам. Но именно соблюдение Положения 1836 года скомпрометировало бы позицию Макария в глазах зарубежных армян — как из-за непопулярности самого Положения, так и в силу обстоятельств его избрания. Поэтому Макарий попросил у правительства некоторых уступок в отношении управления церковью, и оно, зная слабую позицию нового католикоса, пошло навстречу. Макарий получил особые привилегии в делах управления армянскими школами, которые правительство ранее старалось взять под свой контроль. Но, несмотря на все это, управление армянскими религиозными делами не наладилось.

Напротив, государственный отчет позже заключил: «Добиваясь уступок от правительства, католикос весьма недвусмысленно относился почти ко всем его справедливым требованиям, отклоняя оныя нередко даже в дерзкой форме и до крайности затрудняя деятельность гражданского начальства». Более того, когда судебные инстанции на Кавказе приказали армянскому духовенству приводить свидетелей к присяге по-русски, Макарий издал указ, запрещающий это. Таким образом, будучи российским подданным, Макарий тем не менее создал для имперской администрации еще больше проблем, чем его предшественник. По словам возглавлявшего кавказскую администрацию князя Григория Голицына (1902), «в сане Патриарха это был едва ли не худший из всех Эчмиадзинских патриархов, не исключая и прибывших из Турции».

К концу 1880-х годов отношение имперской власти к армянам значительно ухудшилось. Смутные опасения «сепаратизма» переросли в убеждение, что часть армянской интеллигенции стремится к возрождению Армянского царства и что церковь является частью этой национальной программы.

Уже в 1882 году, после смерти Кеворка, кавказский наместник писал: «Благодаря привилегированному у нас положению Эчмиадзинского патриарха и бесконтрольному влиянию его на армянские учебные заведения почва для развития идеи о „крупной Армении» до известной степени подготавливается». Начиная с 1870-х годов Санкт-Петербург делал попытки подчинить армянские школы государственному контролю. Год от года эти попытки встречали упорное сопротивление, причем армяне ссылались на Положение 1836 года, возлагавшее контроль над школами на церковь. Дело осложнилось тем, что к тому времени даже Синод поддерживал католикоса против государства.

Все эти обстоятельства и общая репрессивная атмосфера при Александре III способствовали тому, что имперское правительство близко подошло к принятию позиции Каткова, изложенной за четверть века до того. Лишь за два месяца до смерти Макария, в апреле 1891 года, собралось еще одно совещание, посвященное продолжавшимся «недоразумениям» в делах с Эчмиадзином. Оно подтвердило, что в первой половине столетия католикос «пользовался совершенно исключительным влиянием» на армян, и потому правительство действовало правильно, поддерживая его статус и жалуя армянской церкви широкие привилегии. Но с появлением в Константинополе «Национального собрания» (учрежденного на основании Сахманатрутьюна) у армян возник другой политический центр, подрывавший «прежнее обаяние Эчмиадзинского патриаршего престола».

И действительно, уникальный статус католикоса «был потерян безвозвратно» и никакие привилегии, дарованные Санкт-Петербургом, не смогли бы его возродить. Не отрицая некоторого политичёского значения престола, совещание вынуждено было признать, «что в распоряжении правительства не имеется способов и средств, чтобы обратить католикоса в послушное орудие наших политических целей». Совещание заключило, что правительство должно требовать строгого выполнения законов и полного подчинения армянских школ Министерству народного просвещения. Петербургу следует отказаться от активного вмешательства в отношения Эчмиадзина с зарубежными армянами, а при новых выборах «придерживаться наблюдательного положения», сохраняя конечно же право не утверждать кандидата, открыто враждебного России. Это был первый однозначный выбор власти в пользу внутригосударственной логики. Даже МИД — традиционный защитник католикоса — не возражал против этих изменений».

Скорая смерть Макария дала государству возможность продемонстрировать свое безразличие к выборам 1892 года. Судя по всему, правительство действительно воздерживалось от вмешательства в выборы, что подтверждается фактом избрания османского подданного. Новый католикос Мкртич (Хримиан) прежде служил архиепископом Ванским и патриархом Константинопольским, а также представлял армянские интересы на Берлинском конгрессе. В его правление противостояние Петербурга и Эчмиадзина достигло своего зенита. Проблемы возникли почти сразу же, так как сначала султан не пожелал снять с Мкртича османское подданство, вероятно, из-за его деятельности в Берлине, и дал свое согласие только после заступничества российского поверенного в Константинополе».

Мкртич брал пример со своих предшественников, сопротивлялся Положению 1836 года и отказывался отменить приказ Макария о присягах. Мкртич открыто нарушил постановления, требовавшие коллегиального решения армянских брачных дел, а также устранил от церковных дел единственного оставшегося члена Синода, которого Петербург считал надежным. Далее без ведома правительства в 1890-е годы Мкртич признал учреждение двух зарубежных епархий, в Англии и Америке, имевших в принципе право принимать участие в выборах католикоса66. МВД скоро пришло к выводу, что Мкртич стремился «к установлению полной независимости церковной власти от светской».

Бессилие имперских чиновников в этом деле поразительно. Они не только не обладали механизмом, способным заставить католикоса подчиниться, но даже не располагали законом, позволявшим сместить неугодного католикоса с его поста (это просто не предусмотрели при составлении Положения 1836 года). В итоге некоторые чиновники поддержали экстремальные меры воздействия на духовенство, гарантировавшие заодно и неиспользование церковных денег на революционные нужды, то есть конфискацию имущества армянской церкви.

В то же время по данному вопросу в правительственных кругах единства не было. Многие утверждали, что эта мера будет как неэффективной, так и явно нарушающей права собственности. Когда дело обсуждалось в Комитете министров, 12 его членов во главе с Сергеем Витте (против пяти) выступили против конфискации. Меньшинство же утверждало, что государству не удается взять под контроль армянские начальные школы, поскольку духовенство объявило их собственностью приходских церквей. Перспектива длительных судебных разбирательств убедила меньшинство в том, что наиболее целесообразной была бы простая конфискация церковного имущества. Без каких-либо оговорок, несмотря на все сомнения большинства и на само Положение 1836 года, ясно закрепившее за армянской церковью право распоряжения своим имуществом, Николай II принял мнение меньшинства. Конфискация имущества армянской церкви началась в 1903 году.

Встреченная решительным объединенным сопротивлением армянского народа под руководством Армянской революционной федерации (Дашнакцутюн), конфискация закончилась полным крахом. Сам католикос Мкртич отказался подчиниться закону, заявив, что он был разработан без его участия. Активные волнения в Закавказье, так же как и общий кризис самодержавия, к началу 1905 года заставили правительство назначить более либерального Иллариона Воронцова-Дашкова на восстановленное Кавказское наместничество. Одним из его первых актов была приостановка конфискации для нейтрализации Дашнакцутюн. Таким образом, политика конфронтации оказалась не более эффективной, чем политика задабривания.

Нерешительность после 1905 года

Сам по себе отказ от конфискации армянского церковного имущества не мог решить основные противоречия между внутри- и внешнеполитическими приоритетами в отношении католикоса. Причины, побудившие наместника и МИД снова вспомнить о международном значении Эчмиадзина, следует искать, в частности, в переоценке российских внешнеполитических целей после неудачной войны с Японией, особенно при министре иностранных дел А.П. Извольском (1906-1910).

На фоне растущей нестабильности на Балканах и проявления немецкого влияния в Турции имперское правительство старалось предотвратить «преждевременный» распад и раздел Османской империи и вместе с тем — возможность захвата проливов третьей державой, что нарушило бы статус кво. Извольский считал, что при необходимости Россия должна действовать в восточном вопросе решительно. Политические революции в Персии (1906-1911) и Османской империи (1908-1909) еще более усложняли ситуацию, и их влияние на зарубежных армян оставалось открытым вопросом. В этом контексте царские чиновники, занимавшиеся внешней политикой страны, старались не раздражать армян новыми посягательствами на права их церкви. К 1912 году Петербург даже хотел реактивизировать армянский вопрос, что было трудно, пожалуй, даже невозможно без содействия католикоса. Таким образом, сочетание факторов: меняющиеся внешнеполитические цели, политические события в Турции и Персии, назначение Воронцова-Дашкова — заставило Петербург отступить от конфронтационной политики двух предыдущих десятилетий.

Это не значит, однако, что правительство, и в особенности МВД, снова взялось за старую политику без изменений и колебаний. После смерти Мкртича в октябре 1907 года министр внутренних дел П.А. Столыпин вспомнил о предложении бывшего главы администрации Кавказа Голицына низвести католикоса «на степень обыкновенного духовного начальника» с ограничением района его ведомства только пределами Российской империи. Непризнание «вселенского значения» католикоса лишило бы его привилегированного положения и позволило бы правительству относиться к нему как к обыкновенному подчиненному. Столыпин также выразил беспокойство по поводу созыва католикосом собрания армян в Эчмиадзинев 1906 году для обсуждения вопроса о будущем участии народа в разрешении церковных дел. Особое опасение вызывало преобладание на собрании членов Дашнакцутюн и сочувствующих ему.

«[Искусственно восстановив в Эчмиадзине духовно-политический центр армянского народа, мы тем самым если не узаконили, то молчаливо признали за католикосом фактическую возможность объединить вокруг себя армянские партии местного и иностранного происхождения, и поэтому Эчмиадзин сделался в некоторой степени очагом революционного движения среди русских армян». Результатом было широкое обсуждение в 1908 году привилегий католикоса и отношения российского государства к его вселенскому значению.

Самым горячим сторонником католикоса и ориентации государства, выразившейся в Положении 1836 года, был наместник на Кавказе Воронцов-Дашков, который протестовал «категорическим образом» против предложения Голицына.

Предполагавшаяся к проведению сразу после неудачной попытки конфискации церковного имущества, эта мера не могла бы реализоваться «без крайне трудной и грозящей осложнениями борьбы», и в любом случае указ российского правительства вряд ли бы заставил армян отказаться рассматривать католикоса как главу всех армян. В данный момент, по мнению наместника, нужно было постараться убедить армян в том, что они являются прежде всего российскими подданными, «а отнюдь не создавать из них снова врагов русской государственности».

Воронцов-Дашков признавал, что, в отличие от глав других христианских исповеданий, католикос получает особые формы признания со стороны императора, «но для меня несомненно, что это сделано в свое время законодателем вполне сознательно, так как Верховний патриарх-католикос представляется главою целой отдельной церкви, между тем как все находящиеся в России другие высшие сановники иных христианских исповеданий, не исключая и православного, являются только начальниками отдельных епархий».

Наместник подчеркивал глубокую мудрость, лежавшую в основе законодательного признания католикоса главой всех армян и настаивал на его важности для защиты русских интересов в Закавказье и на Ближнем Востоке. Если какие-либо цели в этом отношении оставались невыполненными, то причины следовало искать в репрессивных мерах правительства против армянского духовенства. Наместник предложил всего лишь одно существенное изменение в управлении армянской церковью, а именно — введение закрытой баллотировки на выборах католикоса для защиты делегатов от влияния «крайних партий» и «террора».

Проконсультировавшись с посольством в Константинополе, МИД также выступил против предложений МВД, в особенности в пункте отрицания «вселенского значения» католикоса. Извольский заметил, что оно «покоится отнюдь не исключительно на постановлениях нашего свода законов», а на канонах армянской церкви. Таким образом, даже если Положение 1836 года в какой-то мере «искусственно» подкрепило это значение, «нет никаких оснований предположить, что с изменением некоторых статей свода законов это сознание исчезнет».

Извольский также сомневался в причинной связи между вселенским значением католикоса и развитием армянского революционного движения.

Он настаивал на сохраняющейся важности католикоса для внешней политики России, подчеркивая громадные усилия правительства после Крымской войны, направленные на поддержку духовной подчиненности турецких армян Эчмиадзину. Даже если нельзя было указать на конкретную выгоду для России от признания вселенского статуса католикоса, политика, получившая выражение в Положении 1836 года, «несомненно, способна принести свои плоды», поскольку важно, «чтобы значительная часть населения соседних провинций Турции, принадлежащая к армянскому племени, не была настроена враждебно к нам, а воспиталась в сознании, что только России она обязана сохранностью наиболее дорогих идеалов армянского племени». Извольский выступал за крайнюю осторожность в проведении реформ, которые не должны возбудить у армян подозрение, что правительство снова пойдет по пути преследования их церкви.

МВД эти аргументы не убеждали. Ссылаясь на печальное состояние армянского дела со времени выбора католикосом первого турецкого подданного в 1857 году, директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий Всеволод Владимиров заявлял, что «дезорганизация» армянской церкви достигла критического состояния. Он считал, что новые выборы предоставляли властям возможность пересмотреть если не Положение 1836 года, то во всяком случае статус католикоса. Его особые права и несменяемость следовало отменить, а отношение к Синоду «выяснить» в интересах поддержки коллегиальной формы управления.

Далее Владимиров выражал сомнение в том, что признание вселенского значения католикоса правительством несет какие-то конкретные выгоды. Ввиду гораздо большего значения католикоса для армян внутри России, чем для их зарубежных единоверцев, Владимиров считал желательным уравнивание влияния этих двух контингентов на выборах. Что касалось подданства кандидатов на Эчмиадзинский престол, опыт Матеоса, Кеворка и особенно Мкртича показал, «что упомянутые лица, рожденные и воспитанные в Турции, не были в состоянии понять справедливых требований нашего Правительства и постоянно пытались применять у нас те деспотические приемы, к которым они привыкли в прежнем своем отечестве, вследствие чего не могли питать к закону того уважения, которого вправе требовать Правительство благоустроенное». Забывая, видимо, о Макарии (1885-1891), Владимиров заключил, что многие из имевшихся затруднений прекратились бы при занятии престола католикосом, знакомым с требованиями «цивилизованного государства» и знающим русский язык. Возвращаясь к логике 1883 года, директор предложил утверждать в качестве католикосов только русских подданных, знакомых с русским языком.

В то же время Владимиров прислушался к аргументам наместника и выразил готовность до некоторой степени смягчить свои требования. Он признал, что лишение католикоса внешних атрибутов патриаршей власти неизбежно было бы истолковано армянами как признак недружелюбного отношения к этой церкви со стороны государства.

Он даже был готов отступиться от принципа избрания исключительно российских подданных, пока вселенское значение католикоса будет официально признаваться правительством. Но если Воронцов-Дашков считал, что методы его предшественника «революционировали армянские массы до крайней степени возбуждения», то Владимиров обосновывал строгие меры тем, что армянское духовенство «было заражено мечтаниями о практическом осуществлении идей политической самостоятельности армянского народа».

Он, в отличие от наместника, не считал вопросы о школе и присяге «мелкими» делами церкви, в которые правительству вмешиваться не следовало. В конечном итоге Владимиров предложил три основные реформы, считая, что они не должны еще более радикализировать армян:

1) любой кандидат на Эчмиадзинский престол должен был владеть русским языком;

2) на выборах католикоса количество голосов российских и зарубежных армян должно быть равным;

3) отношения католикоса с Синодом должны быть прояснены.